— Да погоди. Объясни. Правда не понимаю. — Селедка хотела встать с кровати, но я успел схватить ее за руку. Конечно, вовсе не потому что мне сильно нравится трогать страшных девочек. Стало интересно. На самом деле. В конце концов, я нахожусь в пошлом. Грех не познакомится с обычаями предков. Пусть они даже тупые, эти обычаи.

Тупикина посмотрела на мои пальцы, сжавшие ее запястье, с таким выражением лица, будто ей в руки насрали. Но все же ответила.

— Ну…Это традиция. Шутка. Считаться верхом профессионализма намазать своих товарищей из отряда, чтоб они при этом не проснулись. И…не лапай меня. — Селедка дёрнула свою конечность, освобождаясь от захвата. Я не настаивал. Самому мало радости.

— Верх профессионализма — намазать товарищей из другого отряда. Желательно, старшего. Вот это, да. Это круто. Если уж вы любите так глумиться. Или вожатых, например. — Я, кстати, рассуждал совершенно серьезно.

— Ты что? — Селедка тихо засмеялась. — Это невозможно. Не сочиняй, Ванечкин. А старших… Знаешь, тебе голову оторвут потом. Или сразу… Не важно когда. Важно, что оторвут.

— Невозможно? — Я медленно откинул пододеяльник и спустил ноги на пол. Осторожно, стараясь не производить шуму, натянул сандали.

Вообще, у каждого из нас было еще одеяло, не знаю, на кой черт по такой жаре, но я, естественно, обошелся без него. По привычке спал в одежде. Только вместо шорт перед сном, когда мы все коллективно сходили в душевую, одел спортивные штаны и футболку. Старые привычки неискоренимы. Надо быть готовым к любому повороту событий. Иначе придут меня, например, убивать, а я в трусах. Нет уж. Драться за свою жизнь, когда яйца в любой момент могут вывалится — благодарю.

— Спорим, что реально провернуть? — Протянул Селедке руку, предлагая пари. Самому стало любопытно. Загорелось внутри, как обычно всегда и бывало. Правда, раньше огонь этот пропитывался другими дровишками.

Мы говорили все так же шепотом. Пацаны сопели, храпели, бубнили что-то во сне и на происходящее в комнате никак не реагировали. Позавидуешь их спокойствию и крепкому пофигизму. Здоровый сон молодого организма. Даже если бы не Селёдка, я бы все равно проснулся сразу. Девочки старались производить как можно звуков, но они, звуки, все равно были. Правда, на этот момент, напарницы Селедки уже смылись из спальни. Оставались из бодрствующих только я и Тупикина.

— Ванечкин…— Она, наверное, хотела отказаться, но вдруг в ее рыбьих глазах мелькнул вполне знакомый огонек азарта. Точное отражение моего. — Хорошо. Но я иду с тобой. Вот такое условие. Согласен?

— Черт с ним. Договорились. Но делаешь все молча, вопросов не задаешь. Чуть что не так, отхватим оба. Имей в виду. Я не собираюсь героически брать всю вину на себя.

Черт…мне на самом деле стало любопытно, смогу ли. Наверное, общение с пионерами — заразная штука. Особенно их глупость. Потому что я сейчас реально затеял глупость. Не по сути, а по целесообразности. Вернее, по ее отсутствию. На хрен бы оно было надо. Однако, вожжа попала под хвост и меня подстегивала.

— Где находится старший отряд? Где их корпус? Ты же здесь уже была. Ориентируешься лучше меня. — Спросил я Селедку.

— Единственный трехэтажный. Прямо за столовой. Идем.

Она поманила меня рукой, а потом шустро, на цыпочках, выскочила из комнаты. Я взял тюбик зубной пасты, еще с вечера нашел в чемодане, сунул его под мышку и отправился следом.

В комнате отдыха, которая разделяла правое и левое крыло, было пусто. Девчонки, видимо, выполнив свою задачу, улеглись спать. И это весь прикол? Слаба́чки. Дверь в комнаты воспитателя и вожатых были закрыты, но даже при этом богатырский храп Нины Васильевны мы слышали прекрасно.

Селедка уверенно направилась к выходу. Корпус закрывался изнутри на толстую щеколду. Мы аккуратно отодвинули ее в сторону и вышли на улицу.

Честно говоря, даже настроение поднялось. Казалось бы, какая ерунда, а мне на самом деле весело.

Мелкими перебежками, стараясь не высовываться из кустов, которые шли вдоль дороги, добрались до единственного корпуса, который был полностью построен из кирпича и имел три этажа. Селёдка сказала, на первом и втором — самые младшие отряды, а на третьем этаже — первый отряд. Тот, где самые старшие. Не знаю, по какой логике было придумано такое распределение. Честно. Младшие дети, понятно. Вопросов нет. Но здоровые дебилы, типа Лапина, чем заслужили подобные бонусы? Представить на могу. Главное, мы, все остальные, в деревянных верандах спим, а эти, как короли, в комнатах по пять человек. По крайней мере, из рассказа Селедки, я понял, что в главном, большом корпусе, нет спален, где народу до хрена.

Вопрос, как попасть внутрь, решился очень просто. Наверное, здесь никто не ждал никакой угрозы, поэтому на первом этаже были открыты минимум пять окон. Совершенная безответственность. Не широко, конечно, не нараспашку, но тем не менее, пробраться можно. Чем мы, конечно, воспользовались.

С первого раза мы не промахнулись. То окно, которое выбрали, вело в какую-то хозяйственную комнату. Это хорошо. Нехорошо было бы попасть в спальню воспитателя. Вот это был бы рискованный номер.

Я выглянул в коридор. В этом корпусе спальни шли вдоль, по обе стороны этого коридора, но к лестнице можно было попасть через такую же комнату отдыха, как и у нас. Этакий разделительный холл. И как раз именно там виднелась входная дверь.

Мы с Селедкой быстро проскочили через холл, тихо открыли створку и осторожно двинулись к ступеням, ведущим наверх. Причём, делали все молча, понимая друг друга с полуслова. Вот это, конечно, удивительно. Не ожидал этого от Тупикиной.

Селедка, как и договорились изначально, вообще не издавала звуков. Она разговаривала взглядами. Вот так можно описать ее поведение. Если считала, что я, идиот, делаю не то, просто снова закатывала свои глаза. Если была не согласна, то хмурилась и пыталась испепелить меня взглядом. Но все равно повторяла за мной все действия, либо реагировала на мои жесты. Я показал направо, она пошла направо. Показал — стой. Остановилась. Короче, напарником Селёдка оказалась на удивление удобным.

Мы поднялись на третий этаж и тихо приоткрыли дверь, ведущую на этаж старшего отряда.

Первым делом я заметил спящую на стуле вожатую. Кридор налево вел в разделительный холл, в начале которого и была палата вожатых с выставленным возле стулом со спящей толстухой. Коридор направо вел в остальные палаты с пацанами и в пацанский туалет в конце. Тишина стояла убийственная. Гудели фонари в потолке, капала вода в раковине в туалете, храпело одновременно штук двадцать разных глоток. И никаких шевелений. В общем, все складывалось более, чем удачно.

Прижавшись к стене, я без проблем нырнул в первую палату. Селедка — за мной. Двери, без исключения, во всех комнатах были открыты. Как оказалось, это обязательное требование в лагере. Данную очень странную особенность тоже объяснила мне Тупикина. Не словами, конечно. Пожатием плеч. Мол, сама в душе понятия не умею, почему, но так принято.

Я не стал заострять внимания. По хрену. Главное, благодаря такой глупости, обошлось без лишних скрипов. Обстоятельства явно благоволили мне. Как всегда. Тут я вспомнил о своей ситуации, о Пете Ванечкине и немного иначе построил мысль. Обстоятельства благоволят мне, как это происходило раньше.

Передо мной были первые пять жертв. Никакой пощады, решил я, усмехнулся и приступил к реализации задуманного. По очереди лицо каждого оказывалось испачкано пастой. Причём, Селедка, совершенно бесшумно двигаясь за мной, взяла себе правую сторону, я — левую. Мы работали, как слаженная команда спецов. Схема простая. Беззвучный возврат на позицию. Пауза. Прислушаться. Повторить со следующей палатой. Через десять минут мы имели в наличие уже три палаты жертв. Завтра все просто охренеют от такой дерзости.

В последней палате, которая напротив туалета, меня ожидала та самая встреча. Это была комната Лапина и его дружков. Федька лежал почему-то поперек кровати, а не вдоль. Я прямиком направился к спортсмену. Селедке жестом велел стоять на месте. Тут — личные счеты. Это — только моя война.