— Ванечкин, ты чего? — Елена Сергеевна мой взгляд, конечно, заметила.

Сложно не заметить, когда на тебя пялятся совершенно наглым образом. Тем более, я рассматривал вожатую не как пионер Петя, четырнадцати лет. Ни хрена. Я взглядом обвел все контуры ее тела. Все выпуклости и впуклости. Картина очень приятная, между прочим.

— Ничего. Просто. — Я отвернулся, но мысленно снова передал привет тому умнику, который написал чертову книгу. По чьей вине меня занесло в это время и в это тело.

Если бы не долбаный возраст, уже имел бы с Еленой Сергеевной гораздо более близкий контакт. А не вот это:«Чего ты, Ванечкин»

Через десять минут Элеонора, наконец, выдохлась. Запал у нее кончился, речь стала менее восторженной, и она передала слово директору. Кстати, вот больше всего меня настораживает их неоправданный энтузиазм и демонстрация счастья. Понять не могу, чему можно так радоваться.

Зато директор не подвёл. Он процедил сквозь зубы, как безумно счастлив видеть нас в лагере «Дружба». При том, что его гоблинское лицо выражало какие угодно эмоции, но точно не счастье. Взгляд у Урфина был тухлый, сонный. Изредка в нем проскакивало удивление. Он будто не мог понять, почему вокруг столько детей. Потом, вслед за удивлением, появлялся огонек глубокой ненависти. Подозреваю, эта эмоция тоже относилась к стоящим по периметру подросткам и молокососам помладше.

Затем, Урфин сообщил, что для совместного поднятия флага, которое ознаменует открытие смены, он приглашает Лапина Федора, отличника и комсомольца, который ежегодно проводит лето здесь. Спорсмен тут же вышел из первого ряда, выпятив грудь так, что она у него реально вывернулась колесом. Походу, это было запланировано. Участие Федьки в главном мероприятии сезона. Он даже волосы уложил рядочком, смочив их чем-то. Не знаю, чем, но выглядела его башка так, словно ее основательно нахреначили специальным гелем. Правда, сверху кружились несколько мух. Прямо над головой Лапина. Это портило торжественность момента.

— Конечно, Лапин… — Тихо прокомментировал Антон. — С его папой, удивительно, почему Урфин просто сразу свое место Федьке не отдал. Первый секретарь горкома. Ага… Конечно, дело в отличной учёбе и преданности лагерю. Мы все именно так и подумали…

— Ничего… — Так же шепотом поддержал Рыжего Мишин. — Сейчас — концерт. Посмотрим, кто будет гвоздём программы…

Глава 11

Вообще, прежде, до того как меня занесло в этот чертов лагерь «Дружба», я искренне считал себя самым настоящим злодеем. И в принципе, у меня для этого были весьма серьёзные причины. Основанные на конкретных поступках и ситуациях. Кстати, злодеем я был признан официально. Можно сказать, на законных основаниях. Мой портрет долгое время украшал каталог главных преступников Конфедерации. Чем искренне горжусь. В тюрьму меня доставляли со всеми почестями. Даже в стране объявили государственный праздник. Дали народу лишний час обеденного перерыва.

Родился я в обычной семье. Моя мать угробила свою жизнь на заводе по переработке мусора. Мусор стал почему-то наиболее серьёзной проблемой для правительства. Прямо главная цель — уничтожить все банки, склянки и прочее дерьмо. Будто с остальным в Конфедерации дела обстояли отлично.

На самом деле, после Войны весь мир превратился в одну бесконечную, огромную мусорную свалку, которая воняла так, что хотелось сдохнуть, не успев родиться. Я видел старые журналы с картинками. Там были изображены прекрасные леса и удивительно синие моря. То есть когда-то, земля выглядела именно так. Нет, леса и моря остались. Только в них больше не имелось ни черта прекрасного.

Кстати, журналы нашел в тюремной библиотеке. Наверное, этот кусочек из прошлого могли наблюдать лишь те, кто приговорен к пожизненному. Чтоб не трындели направо и налево о том, как здорово было до Войны. Правительство с пеной у рта уверяло, будто война — вынужденный шаг. Обложили со всех сторон сволочи-враги. Мол, ничего вообще мир не потерял. Ну, подумаешь, срок жизни сократился до шестидесяти лет. В лучшем случае. Если ты не работяга, который оставил свои легкие на каком-нибудь особо нужном для Конфедерации заводе. Ну, подумаешь, пустыни расползлись на несколько тысяч километров дальше прежних границ. Да и частые дожди в центральных районах, после которых лужи имеют странный радужный цвет, а черви высовывают из земли свои две головы, тоже не проблема. Хорошо живем. Не хрен жаловаться.

Сразу после того, как приключился тот самый апокалипсис, мир претерпел серьёзные изменения. Ненавижу это слово. Апокалипсис… По мне, апокалипсисом можно называть природные катаклизмы, в результате которых произошел глобальный «Бум!». А то, во что вылилась Война — это тупость людей, ее затеявших.

Территории прежних держав стали выглядеть иначе. Государства переживали кризис, перетекая из одного состояния в другое. Республики сменяли монархии. Был такой период, когда в голову властьимущим стукнуло, что так лучше. Потом эти монархии разрушались и на смену приходили диктатуры. Процесс затянулся надолго. Не суть. Главное, на момент моего рождения, мир обрел вид, более-менее похожий на тот, что имелся у него когда-то до Войны. Прямо скажем, не сильно похожий, конечно, но хотя бы близко.

Лично я являлся гражданином Конфедерации, которая объединила под своим флагом практически все страны Европейского континента. Спасибо, хоть материки остались на месте. А то большой вопрос, перенесла бы земля такие изменения или нет. О последствиях ведь никто не думал, пуская в ход современное на тот момент оружие. Было бы смешно, если бы всплыла Атлантида, к примеру, а Евразия ушла под воду. Или полюса поменялись. Вариантов много.

Конфедерация, пожалуй, считалась самым процветающим государственным образованием. Где-то на таком же уровне были лишь Американские штаты, которые очень давно, практически сразу после Войны, поглотили южную часть территории. Мексику, Аргентину, Венесуэлу и еще херову тучу латинских стран. Третьей державой с адекватным состоянием экономики и приличным уровнем жизни были Арабские Эмираты. Там тоже территория у них огромная. Подгребли своими жадными ручонками остатки всех близлежащих стран. Другие мелкие государства, коих насчитывалось немало — нищета, периодические революции и вся соответствующая ерунда.

Впрочем, не это важно. Важно совершенно другое. Я. Я — любимый, единственный, самый лучший. Обо мне речь.

В моей семье не должно было родиться псионика вообще никак. Не с чего. Если маменька не врала, у нас такой страсти в роду не водилось. Но честно говоря, думаю, врала безбожно. Где-то кто-то гульнул из прабабок. Про маменьку плохо думать не хочу. Хотя…

Мальчиком я был чудесным, спокойным и прекрасным. Опять же, по рассказам родительницы. Отца не знаю. Она уверяла, что тот — героически погиб при исполнении долга во время космической экспедиции. Да. Это, между прочим, тоже было. Всякие экспедиции и попытки расширить сферу влияния за пределы земли.

Государства наперегонки осваивали космос. Упорно искали жизнь. Мне кажется, даже если иной разум во вселенной имеется, он, глядя на человечество, сказал, да ну на хер! Не дай бог! И сделал все, чтоб его точно не нашли. На то он и разум.

Поэтому, максимум, что получалось, осваивать — некоторые планеты для добычи различных ископаемых, на земле отсутствующих.

В общем, папа наш был вот таким героем–косморазведчиком. Думаю, и тут маман врала бессовестным образом. Иначе откуда у меня такие прекрасные способности ко лжи. Генетическое, сто процентов.

Беда пришла, откуда не ждали. В возрасте семи лет, когда меня отправили в школу. В первый же день, я, маленький и щуплый, встретился с суровой реальностью. Оказалось, что в коллективе нужно доказывать свое превосходство. Или, как минимум, право на некий статус.

Для меня это было открытием. На детский сад у матери тупо не имелось денег и первые семь лет своей жизни я провел сначала дома, а когда она вышла на работу, рядом с ней. Мать трудилась в цеху, который занимался сортировкой мусора и брала меня с собой. Это же не печи, сжигающие те отходы, которые переработке не подлежат. И не прес, перемалывающий различный хлам в труху. Потом из этой трухи создавали новый материал.