— Ага! — Толстяк снова посмотрел на меня, но теперь с торжеством. — И вот…Еще до войны дело было. Приехали солдаты, чтоб с попом разобраться…

— Зачем? — Я снова перебил Мишина.

— Что, зачем? — Он начал злиться сильнее. У него даже щеки покраснели а глаза спрятались обратно, в пухлые складки этих щёк.

— Зачем солдатам разбираться с попом? — Я настойчиво хотел выяснить детали. — Как они связаны между собой?

Кстати, докапывался не только из-за того, что Мишин нес ахинею. Даже в его бредовом рассказе я смогу найти информацию об этом времени. Оно в наших учебных программах было вычеркнуто. Упоминалось вскользь. Тоже интересный момент.

— Слушай, Ванечкин, чего ты прилепился? Зачем? Почему? Откуда я знаю? Потому что церковь — это опиум для народа. Так и отец мой говорит, между прочим. Он — работает в институте. Преподает. Знает, о чем речь. А после революции вообще разговор короткий был. Ясно? Большевики новое будущее строили. А церковь — пережиток царского прошлого. Ты или иди, вон, вперед. Или молча топай с нами. Дай рассказать нормально. Остальным, между прочим, интересно.

Я с сомнением окинул взглядом «остальных». Если им и было интересно, то лишь одно. В какой момент, наконец, Вася заткнётся. Вернее, любопытство в глазах парней имелось. Ладно. Признаю этот факт. Но кроме того, они выглядели слегка напуганными. Хотя старались не показывать виду. Пацаны все-таки.

— И вот. — Вася снова продолжил рассказ. — Приехали солдаты, пошли в церковь. Говорят, значит, попу. Хватит честному народу мозги компостировать. Закрывай свою шарашку. И давай ходить по церкви, иконы срывать. А поп, значит, грудью встал. Защищает. Навроде того. Ну, в первую очередь попа и это…расстеряли. А церковь разрушили….Взорвали. Но она не до конца рухнула. Остались стены все равно…Солдаты дело сделали. Ушли. Но потом… История эта не закончилась.

Толстяк многозначительно замолчал. То ли для усиления впечатления, то ли потому что от ходьбы у него сбивалось дыхание. Самому тяжело идти, еще и говорить приходится.

— Ладно… Допустим. — Я пытался обнаружить логику в его рассказе, но ее там, по моему мнению, просто не было. — К чему нам эта информация? И как она связана с произошедшем в лагере?

— Ты чего, Ванечкин? Сатанинский знак. Когда попа убили, потом всех этих солдат тоже находили мертвыми. За ними он приходил. Понял? Мстил. Через год никого не осталось в живых.

— Хорошо. Пусть так. — Я кивнул, соглашаясь, — Лагерь при чем?

— Вчера была та самая дата. День, когда разрушили церковь. Вот они, солдаты, и повылазили. Знак они оставили. Как предупреждение. — Мишин был непреклонен. Он решил во что бы то ни стало убедить всех в своей правоте.

— Короче…– Впереди уже виднелась столовая и мне, честно говоря, слушать бред надоело.

Я знаю точно, потустороннего мира нет. От версии с его существованием почти сразу после войны отказались все Конфессии. Правда, в мое время, то есть спустя двести лет от сегодняшнего дня, но отказались же. Существование псиоников уничтожило возможность наличия ада или рая. Только буддисты развели руками и заявили, мол они ничего такого никогда не утверждали. У них изначально речь шла о карме и перерождении.

— Вася, попытка рассказать страшную историю, напугать всех, засчитана. Хотя, с моей точки зрения, слабенькая вышла попыточка. Зато пацаны впечатлились. Судя по Ряскину, тот уже в штаны напустил. — Я с усмешкой посмотрел на Антона.

Но при этом отметил, напряжёнными выглядели все. Кроме меня, естественно. Неужели повелись? Как вообще можно в это верить?

— Ой, Ванечкин, можешь смеяться, сколько угодно. Посмотрим, как ты засмеёшься, когда вслед за солдатами монах явится. Он их много лет преследует. Даже после смерти.

— Вась…Так поп или монах? — Спросил я Толстяка.

Мишин покраснел еще больше. Хорошо, что мы вошли в столовую. Вид еды послужил для него успокоительным. Он, наконец, заткнулся со своими нелепыми историями и рванул к столу. Куда торопился, не знаю. Там была лишь отвратительного вида молочная каша, кусок батона с маслом и странная жижа непонятного цвета, с пенкой. Пацаны назвали ее какао. Я такого не знаю. Кофе пил. Шоколад пил. Коктейли пил. Какао не пил.

Если так будет продолжаться, умру от голода.

Мы уселись за стол и я толкнул свою тарелку с кашей к Мишину. Сразу. Зачем обманываться? Все равно не смогу это съесть. Намазал батон маслом, посмотрел на какао. Пенка смущала своим видом очень сильно.

— Ну, ты чего? — Вася облизнулся и с вожделением уставился в мой стакан. Видимо, на какао он тоже положил свой вечно голодный глаз.

— Слушай, совсем ничего не жрешь. — Ряскин взял ложку, перевернул ее другой стороной и, сняв отвратительную пленку, стряхнул ее прямо под стол. — Пей, Ванечкин. Нормально.

Я с сомнением взял стакан, поднёс его к губам. Сделал глоток и прислушался к ощущениям. На удивление вкус оказался недурен.

— Спасибо. — В знак благодарности кивнул Антону.

— Ты иногда так странно себя ведёшь. — Сказал вдруг он. — Вот сейчас, например. Никогда какао не видел, что ли?

— Никогда. — Я ответил утвердительно, потому что врать в таких ситуациях ненужно. Хуже выйдет.

Лучше говорить правду, но не всю. Если скажу, что видел, они не поверят. Очевидно же, не видел. Соответственно, зададутся вопросом, зачем я вру. Ложь, чтоб выглядеть круто, в этом возрасте объяснима. Ложь, что ты пил какао, а сейчас просто затупил — нет. Она слишком нелепая.

— Ого. А-а-а-а-а…Ну, в принципе, ты ведь раньше в лагерь не ездил. А в школе не дают какао. Чай, компот в основном. Мать не готовила. Тоже понятно. Ничего, здесь ты много нового узнаешь. — Ряскин усмехнулся, подмигнул и принялся за свою кашу.

А то Толстяк уже смолотил одну порцию, начал вторую, мою, и при этом еще косился в сторону тарелки Антона с надеждой.

Я же трескал бутерброд с маслом, запивал его какао и думал. Естественно, не о том, что рассказал Вася. Это была какая-то детская страшилка. Чего они прицепились к звезде, не пойму. Я вообще не о лагере думал.

Вспомнил свою жизнь. Сам не знаю, почему именно сейчас.

Быть псиоником совсем непросто. Вернее, не так. Быть псиоником круто. Сначала. Пока не проживёшь чертову уйму лет. Только потом приходит понимание, ты больше не управляешь ей. Она управляет тобой. Но тебе это нравится. Потому что она дает власть.

Псионика — это способность использовать собственный ум, свой мозг, для воздействия на окружающий мир. Дар псионики является врожденным. Его невозможно приобрести, купить, развить или получить с помощью технических усовершенствований организма. После войны, говорят, их рождалось очень много. Таких, как я. Мутация. Последствия от оружия, которое применяли все стороны конфликта. Цель оправдывает средства.

Псионика рассчитана на использование собственного разума для расширения своих возможностей. Мы можем влиять на умы других, из-за чего псионику считают неэтичной, безнравственной, и, конечно, опасной для общества. Это чистая правда. Если применять свои способности ради не очень хороших целей. Но что-то не встречал я подобных себе, которые мечтали бы порвать жопу на благо мира. Мы наоборот, испытываем непреодолимое желание этот мир нагнуть.

Псионика изначально пугала учёных своими возможностями. Опять же, не знаю наверняка, но говорят, первых одаренных просто убивали. Естественно, откуда взяться у псиоников любви к обществу. Потом, вроде, одумались. Занялись изучением.

Через пару десятков лет умники, от которых требовали результата, выделили несколько дисциплин. В основе оказались главные характеристики различных сил. Те же умники-ученые заявили, будто чаще всего псионики специализируются лишь в одной из них.

Паника вокруг подобных мне улеглась. Тем более, нам нашли подходящее занятие. В большинстве случаев мы выполняли задачи, за которые не взялся бы никто. Этакая элита наемников. Дорогая элита дорогих наёмников. Тем более, с каждым годом псиоников рождалось все меньше. Потом вообще — один на десятилетия.