Я посмотрел на довольного Мишина, а потом ответил ему. Искренне.

— Вот в этом я, как раз не сомневаюсь…

— О, пацаны, смотрите, что нашел. — Крикнул Рыжий из своего угла.

Мы обернулись к Ряскину. Тот уже дотащил мат до нужного места, положил его прямо сразу за одной из кулис, и теперь ковырялся в каком-то ящике, стоящем здесь же.

Вася снова заржал во весь голос. У Ряскина в одной руке был череп. Во второй—кисть скелета. Все это выглядело очень натурально, хотя вполне понятно сразу, просто какой-то реквизит. Уж не знаю, зачем им тут подобные реквизиты. Где можно применить его.

— Короче… После нашего номера выступает первый отряд. А там, как всегда — Лапин солирует. Вон смотрите. — Антон махнул рукой в сторону кучки ребят из старшего отряда. Они действительно столпились возле Лапина и внимательно слушали, что он им там втуляет.

— Так…— Вася оживился.— —И что ты предлагаешь?

— Предлагаю сделать Лапина гвоздем программы. — Рыжий подмигнул одним глазом. Почему-то именно мне.

— Ага. Смотри, как бы он потом нас просто гвоздями не сделал. Без всякой программы. Не вбил бы по самую башку в землю. Вот точно будем, как гвозди стоять. Или как грибочки. — Толстяк с сомнением изучал части скелета в руках Антона.

— А мы все сделаем красиво…— Ряскин поднял голову и принялся рассматривать балки, на которых висели задние кулисы. Передняя, само собой, крепилась к механизму, раздвигавшему ее обе части в разные стороны.

Мы с Толстяком тоже посмотрели наверх. К одной из балок был привязан канат. Его конец свернувшейся змеей лежал на полу

— Константин Викторович! Константин Викторович! — Заголосил вдруг Антон.

Прилизанный тут же обернулся и быстрым шагом подошел к нам.

— Ну, что такое, Ряскин? — Вожатый окинул нашу троицу подозрительным взглядом. Явно ничего хорошего от нас он не ждал. — И почему Ванечкин за сценой, а не в зале? Сказано же. Только участники и помощники, которые отвечают за реквизит.

— Так Петя помогает нам готовится. Вы лучше вот туда гляньте. — Ряскин ткнул пальцем наверх.

Прилизанный поднял свою башку и минуту тупо пялился на потолок.

— Так…И? — Спросил он, наконец, подтверждая мое о нем мнение. Дебил и есть. Что взять с человека? Если Елена Сергеевна ответит на его поползновения положительно, я сильно в ней разочаруюсь.

— Смотрите. У нас обезьяна по сценарию. Правильно же? Когда мы, то есть разбойники, нападаем на Айболита и стреляем в него из ружья, она выбегает, понимает, что происходит, хочет броситься за помощью. Верно же? — Ряскин аж подпрыгивал на месте от восторга. Он явно имел какие-то свои планы на этот канат, но ему нужно было официальное разрешение его использовать. Типа, если что-то и приключится, то лишь по недоразумению.

— Верно. — Константин смотрел на Антоху без малейшего понимания ситуации.

— Так вот! Представьте, что обезьяна у нас не выбежит, а вылетит на лиане. Она же обезьяна и мы в джунглях. Здорово?

Вожатый с сомнением посмотрел на Рыжего, потом на Толстяка. В конце — на меня. Причем на меня он глянул так, будто это вообще моя идея и хорошей она никак быть не может. Я в ответ сделал максимально безобидное лицо. Хотя, надо отдать должное, мыслил Прилизанный в верном направлении. Ни одну идею Ряскина всерьез принимать нельзя. По итогу будет какое-то дерьмо.

— Да вы представьте только. Это уже не сценка, это самое настоящее выступление. Сто процентов первое место займем. А всем скажем, что была ваша идея. Добавить в номер достоверности. — Ряскин использовал последний аргумент, который оказался решающим.

— Да….Ну, в принципе…Тупикина! — Константин обернулся к девчонкам и позвал непосредственного исполнителя акробатического номера. — Так, а вы, Ряскин и Мишин, бегом к Елене Сергеевне. Она в первой комнате. Нарисует вам усы и выдаст тельняшки. Их в реквизите нашли.

Толстяк посмотрел мне в глаза, положил руку на плечо, а затем проникновенно сказал.

— Следи тут за всем Петя.

После чего они вместе с Рыжим ускакали в сторону гримерки. Если это помещение можно так назвать.

— Что случилось,Константин Викторович? — Рядом с нами нарисовалась Селедка.

Меня она окинула презрительным взглядом, но ничего не сказала. Даже бровью не повела. После того, что произошло в столовой, когда натурально пыталась сватать нас с Фокиной, со стороны Тупикиной при каждом удобном, и не очень, случае следовали именно такие демонстративные эмоции. А я уверен, странная просьба первой красавицы лагеря — влияние Селедки. Сама бы Фокина до такого не додумалась. На хрен ей сдался Ванечкин.

Тоже, кстати, надо спросить при случае, какого черта? Я вроде помощи не просил в устройстве личной жизни. Тем более, даже не своей, а Ванечкина. Зачем мне эта Фокина?

— Значит так…— —Прилизанный нагнулся, подобрал конец каната и с силой его потянул, проверяя, насколько крепко он привязан. — Тупикина, будешь не выбегать, а вылетать. Поняла? Ухватишься за канат, чуть-чуть поднимешся наверх. Тебя, вон, Ванечкин подтолкнет и ты полетишь на сцену, как настоящая обезьяна.

Селедка на несколько секунд утратила дар речи. Чем-то идея вожатого ей явно не понравилась. На голове у девчонки уже были обезьяньи уши. Вернее, широкая полоска бумаги, к которой эти уши, тоже бумажные, приклеили. Нос Селедке намазали чем-то коричневым. Не знаю… Либо они обезьян никогда не видели, либо те, которых видел я, сильно мутировали. На черта мартышке такие уши? Большие, круглые с розовыми кругами в середине? И нос… Почему, он, как коричневая клякса?

— Константин Викторович, я не могу. Я высоты боюсь. — Заявила вдруг Селедка.

Я с удивлением уставился на Тупикину. Это говорит человек, который собирался со мной по балконам третьего этажа лазить?

— Лена, перестань. Что за глупости. Тебе не надо высоко. Чуть подтянешься в верх и все.

— Константин Викторович… — Голос у Селедки стал несчастный.

— Хочешь грамоту в конце смены? — Прилизанный решительно взял Селёдку за плечо и проникновенно посмотрел ей в глаза, — Получишь, как самая активная участница в жизни лагеря. Обещаю! Все. Примеряйся пока. Концерт в разгаре уже. Не до споров.

Прилизанный развернулся и исчез в толпе участников, которые суетились тут же, за кулисами.

На сцене, на самом деле, уже начали свое выступление младшие отряды. В основном они пели песни и читали стихи.

— Это ты придумал? — зашипела Селедка.

— С ума сошла? Мне вообще пофигу. Хоть ты выйдешь, хоть выползешь, хоть кувырком покатишься. — Я даже немного прибалдел от ее напора. — Кстати, что это за представление в столовой было?

— Какое представление? — Селедка подошла к канату, затем его подергала, как совсем недавно это сделал Прилизанный.

— С подружкой твоей. С Фокиной. Какой-то гербарий собирать… Что за бред, вообще? Я его себе не собираюсь делать. На кой черт мне еще с Фокиной этим заниматься.

— Ты чего? — Она обернулась ко мне. — Я проспорила тебе интерес. А твой интерес всем известен. Это — Маша. Ты по ней с пятого класса сохнешь. Только дурак не знает. Письма писал со стихами. Забыл? Через меня же передавал. Целых два. Еще мороженое мне покупал за это. Вот я и отдаю, так сказать, долг.

— Не надо мне никаких долгов. Хватит так себя вести. Поняла? Интерес потом придумаю. Не переживай, рассчитаешься. Но Фокину сватать не нужно. Я не хочу.

Селедка сильно удивилась. Она даже бросила канат, который упорно тянула на себя. Видимо, хотела убедиться, что он точно не оторвется.

— В смысле, не хочешь? Столько времени хотел, а теперь перехотел?

— Прикинь? — Я развел руками. — Такое бывает…

— Ну… ладно. — Тупикина пожала плечами и отошла в сторону. Потом обернулась, посмотрела на меня внимательно, но говорить ничего не стала.

Тем более, вернулись Ряскин и Мишин. Они нацепили тельняшки, на голову повязали какие-то тряпки. Лица их были украшены черными усами, кончики которых имели нарисованные завитушки. Образ разбойников выглядел еще более странно, чем обезьяна. Хотя, опять же, я, наверное, с другими сталкивался разбойниками. У нас они, само собой, имелись. Пиратили потихоньку, в морских водах. И вот чего точно у них не было, так это дебильных усов и полосатых рубашек. Обычные парни, с холодными глазами.