— Перья. — Сказал я, протянул руку и вытащил несколько штук из ее волос.

— Аааа…Это от подушки. — Она отмахнулась. — Ворочалась всю ночь. Вот они и прицепились.

— Мммм…Хочешь сказать, ты с утра даже не причесывалась? Охрене… — Я посмотрел на кислую физиономию Селёдки и решил не травмировать ее без того, очевидно, травмированную психику ругательными выражениями. — То есть, ничего себе. Ну, ладно… Говори, слушаю тебя. Что произошло? На землю летит комета? Очередное глобальное потепление? Близится конец света? Вроде, не должен. Время еще есть

— Петя…–Начала, наконец, Тупикина, чем напрягла меня ещё больше. Петя⁈ Я не ослышался? Она по имени никогда не обращалась. Только Ванечкин и все. А тут вдруг — Петя? Что за удивительные перемены?

— Слушай, мне уже страшно…

— Мне тоже…– Селедка схватила меня за руку, наклонилась совсем близко. Слова посыпались из нее, как горох из дырявого мешка… — С Машей что-то происходит. Она сегодня всю ночь разговаривала во сне. Говорила и говорила. Говорила и говорила. Без остановки. Я пыталась ее разбудить, но она не просыпалась. Даже когда придурочный Мишин бегал по отряду и орал про Белую Даму, все равно не проснулась. А он всех поднял на уши. Но не Машу. Понимаешь?

— И что ты видишь в этом странного? — Я свободной рукой осторожно разжал селедкины пальцы, которыми она изо всех сил вцепилась в мое запястье. Даже красные следы остались. Вообще-то, реально было больно. — Большое количество людей говорит во сне. В этом нет ничего удивительного. Это — парасомническое расстройство. В детском возрасте встречается значительно чаще, чем у взрослых. Сознание человека в момент сна отключается не до конца. Вот и вся разгадка. Ты вообще в курсе про сознательное и бессознательное? Нет? Слышала о том, что мозг человека задействован на очень маленький процент. А во сне бессознательное, которое в обычной жизни носа не показывает, часто прорывается на свободу.

— Да. Наверное… Когда человек разговаривает своим голосом. А Маша говорила басом! — Селедка выдала последний, весомый, по ее мнению, аргумент и уставилась на меня в ожидании соответствующей реакции. Будто я мог объяснить данное явление.

Нет, я как бы мог. Однако поведение Селедки казалось мне нарочитым. Словно она специально играет спектакль, цель которого меня в чем-то убедить. Не мог я поверить в то, что Тупикина способна на столь сильные эмоции. Что она способна столь сильно переживать за кого-то. В ней снисхождения и сочувствия примерно столько же, сколько в каменном надгробии. Что касается чувствительности натуры или ранимости душевной организации, тут гиппопотам даст Селедке сто очков вперед.

— Ну, не знаю…может, Фокина во сне идентифицирует себя, как взрослого мужика Василия. — Выдал я первую, пришедшую в голову, версию.

— Почему Василия? — Вид у Селедки стал вообще ошалевший.

— Господи…Не Василия, хорошо. Ивана, Сергея, Никиту. Да как угодно. Просто Фокина считает себя во сне взрослым мужиком. Такое бывает. Бессознательное хранит не только настоящий опыт, но и прошлый. Вот и говорит твоя Маша басом. Слушай, ты даже приблизительно не представляешь, что творится в башке у любого человека. Там, как минимум, живёт ещё одна личность. Альтер-эго. У некоторых — вообще несколько. Так что не вижу ничего странного в ночных разговорах Фокиной.

— Мужским голосом? — Снова спросила Тупикина.

Она перестала удивляться «Василию», но по-моему начала сомневаться в моей адекватности. Она в моей! По крайней мере, смотрела Селедка на меня именно с таким посылом. Мол, Ванечкин, ты нормальный?

— Петя, она говорила мужским басом! Тихо, да. Себе под нос. Слова было сложно разобрать. Просто какой-то бубнеж. Никто не слышал, кроме меня. Я ведь сплю на соседней кровати. А под утро вообще замолчала. Только знаешь…под закрытыми веками у нее глаза бегали туда-сюда, туда-сюда…

Селедка попыталась изобразить, как выглядели «бегающие» глаза Фокиной. Честно говоря, в исполнении Тупикиной — обосраться можно со страху. Я немного отстранился. На всякий случай. Не знаю, есть ли в этом времени такое понятие, как бешенство, но Тупикина ведет себя очень странно.

— Однако, проснулась Маша лишь во время подъёма. — Селедка моей настороженности не замечала, продолжая рассказывать о том, что ее напугало. — Просто — хлоп! И глаза открыла. Как ни в чем не бывало. Осмотрелась вокруг, будто впервые видит всех, несколько минут лежала, уставившись в одну точку, а потом вскочила и побежала умываться. Маша никогда так не делает. Она любит поваляться в постели. Просто перекатывается с боку на бок. Потягивается.

— Слушай, что ты хочешь, не пойму? Я же сказал, Маша мне не интересна. Ни днем, ни ночью. Особенно не интересно, что она делает по утрам. Ясно?

— Вот как… — Селёдка посмотрела на меня с укором. Даже с каким-то разочарованием. — Мне показалось, с тобой можно поделиться, поговорить и посоветоваться. Мне показалось, ты не такой урод, как остальные мальчишки.

— Тебе показалось. Можно теперь, наконец, попасть в столовую? Жрать так-то хочется.

— Кушать. — Поправила меня девчонка, а потом сделала шаг в сторону, позволяя пройти. Пялилась она на меня в этот момент Медузой Горгоной.

Я в ответ изобразил столь горестный упрёк, что Горгона тут же скукожилась.

— Тебе может и кушать. А мне — жрать. У меня молодой, растущий организм. И сосед у меня — Мишин. Если я прямо сейчас не пойду завтракать, то мне ничего не достанется.

Я обошел Селёдку и быстрым шагом рванул туда, где сидел мой отряд.

Если честно, просто не особо поверил тому, что сказала Тупикина. Потому как у нее по-любому есть цель отомстить за представление, которое получилось на концерте в честь открытия смены. Это — первое. Второе — даже если Фокина говорит во сне, данный факт реально ничего не значит. Может, перенервничала, может, излишне активно прожила эти несколько дней. За ту же подружку могла сильно переживать. Селедку так-то плашмя об сцену швырнули.

Есть, конечно, и третий вариант. В котором Фокина просто сошла с ума. Но шизофреники более активны в период бодрствования. А я никаких опасных признаков не заметил. Маша вела себя вполне нормально, пока мы шли в столовую. Да, зачастую психов сложно определить по одному только взгляду, но, опять же, думаю, Селёдка либо преувеличивает, либо задумала месть и начала ее воплощать. Напрямую решила не действовать. Чтоб не вызывать подозрений. Зашла через меня.

Короче, причина, какая угодно. А бас…Даже если это так, хрен его знает, может, Селёдке в ночи, с перепугу показалось. В любом случае, когда человек спит, его голос опускается на несколько тонов ниже. Проснувшись, можно заметить, что сначала голос будет звучать хрипло и басовито. Но всё-таки, если честно, уверен, Селёдка что-то задумала. Какую-то ответочку.

Поэтому выкинул наш разговор из головы и резво направился к столу, где сидели Мишин, Ряски и…Богомол. Вот этого товарища вообще не ожидал увидеть. Пацана, который прежде занимал четвертое место, видимо, выперли, обменяв его на нового члена нашей команды. А я так понимаю, Богомол теперь полноценный член.

— Что от тебя хотела эта дохлая рыба? — Первым делом спросил Ряскин. Не любят они с Мишиным Селёдку. Серьезно не любят.

— Да так…ерунда.

Я отмахнулся и сел завтракать. Кстати, еда уже не казалась мне слишком отвратительной. Сероватая субстанция подозрительного вида, которую Мишин назвал «Овсянкой» залетела, только в путь. Потом я добавил еще бутерброд с маслом и тонким ломтиком сыра, а сверху запил все чаем. Чай был тёплый. К сожалению. Я больше люблю, когда он горячий и крепкий. А еще лучше — кофе. С коньяком. Но я вообще до хрена чего люблю. Что ж теперь?

Еда мне нужна. Как ни крути, тело необходимо поддерживать в нормальном, рабочем состоянии. Пока еще, это мой единственный сосуд. Без способностей псионика не смогу перенести сознание в другую оболочку. Даже если придется остаться в этом времени, чего совсем не хочется, я бы предпочёл стать более взрослым человеком. С широкими возможностями. И в принципе…